Подъем со дна: в какую цену барреля верят нефтяные магнаты.

$170 за баррель через 20 лет: глава «Роснефти» Игорь Сечин, пожалуй, единственный из экспертов отрасли, кто смотрит сразу так далеко и так оптимистично. В ближайшие годы о такой цене можно не мечтать, уверены участники нефтяной отрасли, с которыми РБК поговорил на форуме в Петербурге

Вагит Алекперов, основной владелец компании ЛУКОЙЛ
— Какой будет цена на нефть в ближайший год? 

— Мы считаем, что цена на нефть достигла своего дна в $59–60. Это тот уровень, ниже которого цена в ближайшее время, наверное, не снизится. Мы ждем, может, не резкого, но стабильного, консервативного роста в ближайшие три года. Но я не думаю, что в этот период цена достигнет $70 за баррель.

— Какой курс рубля при такой цене нефти был бы для вас оптимальным?

— Мы не влияем ни на цену на нефть (на нее влияет мировое потребление), ни на курс рубля. Но для нас сегодня очень важна стабильность курса, его предсказуемость: инвестиционный цикл в нефтяной отрасли значительный, так что эти факторы ключевые. Я считаю, что тот коридор, в котором курс находится сегодня, — 50–57 руб. за доллар — он, наверное, сбалансирован. Цена $60–65 ограничила активные инвестиции в шельфовую нефть на территории США. Страны ОПЕК уже продекларировали, что уровень поддержки цен $60–65 за баррель их удовлетворяет. Все эти факторы говорят нам о том, что эта цена будет стабильной.

— То есть явный проигравший в противостоянии с ОПЕК — США?

— Никакого противостояния, по сути, не было. Надо учитывать, что страны ОПЕК добывают 30% от мировой добычи нефти, контролируют более 80% рынка сырой нефти, их влияние на нефтяные цены огромно. Скорее всего, предсказуемость действий стран ОПЕК будет влиять на нефтяные цены и в будущем. Участники ОПЕК смогли остановить огромный поток инвестиций в развитие нефтяных проектов в Соединенных Штатах: мы сейчас наблюдаем сокращение числа буровых установок, а шельфовая нефть без бурения быстро истощается. В то же время США — крупный потребитель и импортер нефти, поэтому здесь для страны уже положительный эффект проявляется.

— Вы давно и активно лоббируете доступ на шельф для независимых компаний и, кажется, близки к успеху. Будет ли ЛУКОЙЛ инвестировать в шельфовые проекты при нынешнем уровне цен и сколько готов в них вложить?

— Я буду уверен в том, что это решение принято, только когда оно пройдет все законодательные процедуры. Конечно, это нелогично — ограничивать собственные компании в возможности инвестировать в собственной стране. Должны быть равные условия для всех, особенно в такой тяжелый период, который мы сейчас наблюдаем. Но пока есть ограничения по инвестициям. Мы также понимаем, что в ближайшее время наши иностранные партнеры не смогут работать в Арктике. Нужно, конечно, привлекать национальный капитал, национальные компании для того, чтобы активно начать разрабатывать месторождения, которые могут быть открыты в Арктике.

— И все-таки когда и сколько? 

— Шельфовые проекты сами по себе имеют большой инвестиционный цикл. Допустим, мы на Каспии сделали первое открытие в 1995 году, а первую нефть получили в 2008 году, то есть инвестиционный цикл на шельфе составляет 7–15 лет от начала поиска до первой разработки. На разведку, если нам дадут такую возможность, мы готовы выйти очень оперативно. Сложно сказать, сколько денег потребуется. На каждом месторождении до начала разработки нужно пробурить как минимум три разведочные скважины. Это минимум $1 млрд. Компания готова эти деньги выделить на поиск месторождений. Мы готовы за счет того, что оптимизирует свои затраты за пределами Российской Федерации.

— Где будете брать деньги, с учетом того что влияние санкций чувствуют на себе все компании, даже те, которые непосредственно под них не попали?

— Конечно, мы чувствуем сдержанность банков в выдаче кредитов. Но ЛУКОЙЛ всегда имел и сегодня имеет инвестиционный рейтинг. Мы два дня назад погасили свои еврооблигации на $1,5 млрд. Нам необходимы длинные деньги для нашего цикла. И сегодня эти сложности, конечно, могут ограничить возможности наших инвестиций. Мы чувствуем санкции: к примеру, наш партнер Total не стал реализовывать с нами проект по разработке нефти в Западной Сибири. Потихоньку это все, конечно, сказывается.

— Собираетесь ли возвращаться в Иран или участвовать, к примеру, в продаже иранской нефти?

— В продаже иранской нефти мы точно не участвуем. Нам не предлагали, да мы и не заинтересованы вести торговые операции. Наш офис на территории Ирана работает, есть планы по изучению ряда провинций там, мы работаем активно с министерством нефти Ирана и с национальной нефтяной компанией. Мы уверены, что при снятии ограничений на территории Ирана у нашей компании будет конкурентное преимущество.

— Как вам кажется, при нынешней цене на нефть будет ли увеличиваться в нефтянке присутствие государства? Вы чувствуете для ЛУКОЙЛа такую угрозу?

— Я считаю, присутствие государства в нашей отрасли и так чрезмерно. Особенно после того, как «Башнефть» стала государственной компанией. Я уверен, что сохранение конкурентной среды в России — это единственная реальная возможность для государства оценивать и затраты, и отдачу от отрасли, которая определяет и социальное развитие, и наполнение бюджета.

— Германа Грефа часто спрашивают, сколько банков должно быть в стране? А сколько нефтяных компаний?

— Чем больше, тем лучше.

— Если «Башнефть» выставят на продажу, вы будете заинтересованы в этом активе?

— Мы не рассматривали возможность покупки компании на территории России и не рассматриваем возможность того, чтобы нас кто-то приобрел. Таких сценариев нет. Мы развиваемся динамично как частная вертикально интегрированная компания, для нас сегодня открыт весь мир, компания ЛУКОЙЛ присутствует в 52 странах. Сейчас готовимся к инвестициям в Мексике, которая открывается после 60 с лишним лет, с тех пор как была национализирована местная нефтяная промышленность. Мы активно работаем в Западной Африке. Компания инвестирует в проекты, которые приносят наибольшую выгоду. Но мы все-таки считаем, что инвестиции на территории России наиболее приемлемы для ЛУКОЙЛа. Мы — российская национальная компания, мы знаем геологию, мы успешны в разведке. ЛУКОЙЛ — одна из немногих, которая каждый год компенсирует тот объем добычи, который производит